— Иногда вы меня пугаете, святой отец, — сказал Хайрам.
— Такова моя работа, — сказал Питер и улыбнулся.
Хайрам немного помолчал и спросил:
— А то, что он пытался навести на нас эльфов? Вы его и за это простили?
— Думаю, он не пытался, а уже навел, — сказал Питер. — Такое существо, если что задумает — почти наверняка выполнит. Не тревожься, Хайрам, эльфы нам не страшны. Мне даже нравится, что придется с ними встретиться, я давно мечтал пострелять из бластера.
— Но он хотел убить нас руками эльфов! — воскликнул Хайрам. — Такие вещи нельзя прощать!
— Прощать можно всё, — возразил Питер. — «Нельзя прошать» — это слова слабого, сильному духом можно всё. Я прощаю Серого Суслика, я не собираюсь ни мстить ему, ни наказывать. Знаешь, почему?
— Почему? — спросил Хайрам.
— Потому что, будь я не высокорожденным дьяконом, а презираемым и гонимым полукровкой, я поступил бы точь в точь, как он.
Хайрам вздрогнул, его глаза осветились ужасом.
— Вы иногда такое говорите, святой отец, — пробормотал он. — Представить себя гонимым полукровкой…
— Не бойся думать о страшном, Хайрам, — посоветовал Питер. — Отринь запреты в своих мыслях, и ты обретешь свободу разума. Истинной силой духа наделяется только свободный разум, об этом не принято говорить, но это так. Подумай над моими словами, Хайрам.
— Я подумаю, святой отец, — сказал Хайрам, склонив голову. — Благодарю ваше преосвященство за полезную лекцию.
— Благодарность принимается, — улыбнулся Питер. — Изыди, благословенный. Хотя нет, погоди, вместе пойдем. Наш полукровка возвращается, вместе с орчонком. Не соврал, значит, засранец.
— Два Воробья, выходи! — крикнул Серый Суслик.
Два Воробья не знал, что ему делать. Вчера учитель ясно говорил, что мальчик не должен выходить из укрытия, что бы ни случилось. Но входит ли в это «что бы ни случилось» то, что сам учитель лично отменяет собственный приказ? У воинов предыдущий приказ отменяется последующим, но Два Воробья не воин, а разведчик. Распространяется ли закон воинов на разведчика? Два Воробья размышлял, а учитель продолжал кричать:
— Выходи, жабоголовый трус! Ты прячешься в этих кустах, я знаю!
Два Воробья принял решение. Свистнул особым образом, подзывая лошадь, и вышел на свет божий, ведя лошадь за уздечку. Свет заходящего солнца ударил в глаза и заставил прищуриться, так всегда бывает, когда выбираешься из полумрака эльфийских кущ на открытое место. А в Черном Лесу, говорят, вообще не бывает дня, там всегда темно, как ночью.
— Прости, учитель, — сказал Два Воробья. — Я плохо прячусь.
— Ты хорошо прячешься, — возразил Серый Суслик. — Мне не в чем тебя упрекнуть. Скажи, ты выполнил мой приказ?
— Не совсем, — смутился Два Воробья. — Я забыл, что надо кричать и оборачиваться. Я испугался. Я видел эльфа, он метнул камень в меня.
Серый Суслик вздрогнул. Внимательно осмотрел мальчика и спросил:
— Куда ты ранен?
— Никуда, — ответил Серый Суслик. — В подпругу камень угодил.
— Повезло, — сказал учитель. — Но след-то ты хороший оставил?
— Я забыл, — снова смутился Два Воробья. — Испугался. Я не оставлял хороший след, он сам такой получился.
Пока Два Воробья говорил все это, лицо учителя становилось все более грустным, но когда мальчик произнес последние слова, Серый Суслик рассмеялся.
— Ты меня так до мангала доведешь! — воскликнул он. — Ты молодец, Два Воробья, отличный разведчик, я тобой горжусь!
— Спасибо, учитель, за похвалу, — сказал Два Воробья.
Они сели на лошадей и поехали к лагерю высокорожденных. Два Воробья заметил, что у рыцаря Шона забинтована голова.
— Что случилось с добрым господином Шоном? — спросил Два Воробья.
— Слизень он чернолесный, а не добрый господин, — ответил Серый Суслик. — Это я ему ножом засветил. Жаль, в горло не попал.
Два Воробья заглянул учителю в глаза, тот смотрел серьезнл. Иногда учитель так странно шутит… Как человек…
— Я не шучу, — сказал Серый Суслик. — Так все и было. Дьякон догадался, что я полукровка, я решил, что меня будут убивать, и попытался убить Шона за то, что он убил мою жену.
— Шелковая Лоза тебе не жена, — поправил Два Воробья учителя. — У нас, орков, жен не бывает.
И тут до него дошло.
— Ты полукровка?! — воскликнул он.
— Ага, — сказал учитель. — Скорее даже, тричетвертикровка, если не больше. Мой отец был человеком, да и в матери человеческой крови, думаю, текло немало.
— Тебя убьют, — сказал Два Воробья и заплакал.
— Может быть, — учитель пожал плечами. — Но не сейчас. Дьякон поклялся именами трех богов, что не тронет меня до конца экспедиции, а потом отпустит на все четыре стороны. Видать, сильно я ему нужен. Знать бы только, зачем…
Два Воробья перестал плакать и сказал:
— Отец высокорожденных Питер Пейн очень добр.
— Нет, — покачал головой учитель. — Питер Пейн — самый злой человекообразный из всех, кого я знал. Но я ему нужен живым. Пока нужен.
Эльфы явились ровно в полночь, как раз во время смены караула. Шон в последний раз оглядел горизонт, не увидел ничего подозрительного и пошел будить Хайрама. Минуту-другую Хайрам зевал и потягивался, а когда окончательно проснулся, он надел очки и воскликнул:
— Шон, ты ослеп?! Или у тебя очки сломались?
Эльфы спускались к ручью по склону холма. Они шли двумя колоннами, и еще сзади следовала третья группа, совсем небольшая, очевидно, вождь со свитой. Они двигались совершенно бесшумно, не как человекообразные из плоти и крови, а как невидимые тени, призрачные и бесплотные. Без очков ни за что не разглядеть, тем более что небо затянуло облаками, темно — хоть глаз выколи. Впрочем, и при ярком звездном свете эльфов трудно заметить.